Перевести дух и спокойно полюбоваться окрестностями удалось лишь однажды, когда на вершине холма, который возвышался над обширным пространством, был устроен «недолгий обед на свежем воздухе». Ливни в тот день прекратились, и долгожданное кантабрийское солнце «стало часто проглядывать сквозь темные тучи, волшебно освещая горизонт». Быть может, оно тоже решило под конец взглянуть в глаза именитого гостя из соседней страны. А «прекрасные пейзажи», те самые, которыми любовались дон Мар-селино С. де Саутуола и его маленькая дочь в счастливый вечер открытия, простирались до самых гор.

Всему, однако, приходит конец. Завершилось и пребывание в Кантабрии Картальяка и Брейля. 28 октября они покинули Сантандер. Гости «уезжали признательные и очарованные». Еще бы! Они ехали на север «обогащенные ни с чем не сравнимым досье, которое относилось к самой древней в мире живописи». Вот как оценит ее Картальяк через несколько лет: «Живопись четвертичного периода во всех отношениях получила грандиозное развитие и не имеет себе равной у современных народностей. Как ни сильно удалены от нас эти первобытные обитатели во времени, мы чувствуем себя близкими к ним и родственными по этому культу красоты и искусства – нам нечего краснеть, называя их своими предками».

А как же Эдуард Арле? Он отправился в Сантандер в апреле 1903 г. уже проторенным путем. До визита в Испанию он побывал в пещерах Дордони, в частности в Фон-де-Гоме, живопись которой «рассеяла его прежние сомнения». Что же касается Альамиры, то «послание», направленное им Картальяку 12 августа 1907 г., содержало, по мнению последнего, «безоговорочное и ценное присоединение» к его и Брейля заключению. Капитуляция действительно была полная. Судите сами: «Месье Картальяк и Брейль весьма любезно сообщили мне о воспроизведении ими фрагментов из моей заметки о живописных изображениях Альтамиры, опубликованной в «Materiaux...» 26 лет тому назад. За эти 26 лет открыли много нового, и мое мнение по поводу подлинности изображений Альтамиры существенно изменилось. Их подлинность представлялась мне по меньшей мере сомнительной. Теперь же я убежден в ее абсолютной несомненности. Такой поворот в моей голове произошел при виде живописных изображений, открытых месье Пейрони, Капитаном и Брейлем значительно позже в гроте Фон-де-Гом, около Лезэйзи. В Фон-де-Гом я видел живописные изображения бизонов, подобные во всех отношениях тем, что в Альтамире, только они потеряли свежесть. Так вот, на некоторых из этих бизонов Фон-де-Гом я видел твердые сталагмитовые инкрустации; одна из них достигает толщины кулака. Таким образом, древность и подлинность Фон-де-Гом для меня доказана, а значит, и подлинность Альтамиры.

После этого, четыре года тому назад, я вновь вернулся в Альтамиру. Я долго рассматривал великолепный потолок с живописными изображениями и задавался вопросом: «А если бы я, как и раньше, не знал о том, что есть в Фон-де-Гом, к какому бы выводу я пришел?» И со всей откровенностью должен сказать, что, как и раньше, я сделал бы отрицательное заключение или выразил большое сомнение, поскольку изображения отличаются замечательной свежестью. Для того чтобы избавиться от этого неблагоприятного впечатления, мне надо было видеть на этих изображениях какие-нибудь значительные сталактиты. А я видел, как и когда-то, лишь незначительные инкрустации... Но факт Фон-де-Гом – это аргумент решающий. И перед ним эти, как и другие аргументы, приведенные в моей заметке 26-летней давности, должны исчезнуть».

У Арле вызывали недоверие совершенство живописи Альтамиры, плотность нанесенной на поверхности камня краски и ее поразительная свежесть. По-видимому, в апреле в Кантабрии не шли дожди, и в пещере отсутствовала та «всепроникающая сырость», от которой страдали полгода назад Картальяк и Брейль. Как стало известно позже, Арле более откровенно высказывался по поводу ошибочности своей первоначальной оценки живописи Альтамиры в «покаянной исповеди» в доме аббата Хесуса Кар-бальо, который стал затем официальным хранителем Альтамиры и директором Доисторического музея в Сантандере:

«Дорогой друг, с того несчастного 1880 г. прошло четверть века, а меня все не покидает мысль об этом. Все время я вспоминаю о том, что я сделал. Это – несмываемое пятно на мне и моей научной деятельности!»

Предыдущая глава: Поездка французской делегации в Альтамиру

Следующая глава: Красные пятна в пещере