Человек издревле ощущал желание изобразить облик тех существ, которые окружали его. И эта потребность искусства – столь же древняя, как и само человечество.

Филипп Эмена

Крестьяне Ангулема и Пуатье департамента Шаранта, живописных местечек юга Франции, понимающе переглядывались, покачивали головами и пересмеивались – снова этот суетливый человечек из Сиврэ в черном платье отправился вдоль правого берега Шаранты. Они хорошо знают, чем заканчиваются эти прогулки. Уставший от составления бумаг нотариус Андрэ Бруйе никогда не заходит дальше ничем не примечательного местечка Шаффо в Савинье, до которого от Сиврэ всего часа два пути. Там, уже в пределах департамента Вьенн, он торопливо, будто сгорая от нетерпения, подойдет к склону горы, а затем внезапно исчезнет, вроде бы провалится под землю. Однако никакого чуда в этом нет – просто Бруйе войдет в пещеру, которую все в округе почему-то называют «шахтой».

Вот уже несколько лет, как только позволяла погода и выдавалось несколько часов свободного времени, нотариус совершал эти странные паломничества в Шаффо. Делай он это хоть с какой-то видимой пользой и смыслом, кто из обывателей стал бы подсмеиваться над ним! Но любой в долине Шаранты знает, что Бруйе обратно прошествует в Сиврэ к вечеру и будет непременно нагружен тяжеловесными пакетами. А что в них – тоже ни для кого из окрестных жителей не секрет. Всем известно, что нотариус завернул в бумагу не сокровища, а (смешно сказать!) старые, буквально окаменевшие от времени кости, на которые и самая голодная в округе собака не обратит ни малейшего внимания. Да и камни, что тоже лежат в тех пакетах, драгоценными не назовешь. Камни как камни, много почти таких же валяется на склоне горы за домиками Шаффо, да и на берегу Шаранты тоже и, конечно, в Сиврэ. Так стоит ли в таком случае тащить их издалека? Добрые люди говорят, что в доме нотариуса навалено уже несколько тысяч костей и камней. Хорошенькое же наследство готовится для молодого Бруйе, ничего не скажешь!

Между тем Андрэ Бруйе менее всего обращал внимание на пересуды. К тому же, скажи ему кто-нибудь, что его увлечение, мягко говоря, странное, он бы искренне удивился – как же можно оставаться равнодушным при виде бесценных пещерных окаменелостей, а тем более расколотых древним человеком камней?! Разве можно оставлять их в пещере, где они валяются в темноте и сырости? Их нужно извлечь оттуда, и пусть они покоятся до лучших времен в его домашнем музее, где им ничто не угрожает.

Очередной поход в «шахту» летним днем 1833 г. не обещал ничего неожиданного. Бруйе миновал редкую цепочку домов в Шаффо и привычно, как в родной дом, вошел в пещеру. Он точно знал, что из большой камеры, похожей на обширный приемный зал, расходятся пять коридоров. Как широко расставленные пальцы руки, они разбегаются в разные стороны, заманивая путника в глубь таинственной неизвестности. Кромешная тьма пугала и в то же время неодолимо влекла к себе. Бруйе предпочитал идти прямо, по самому широкому коридору. Дело в том, что именно здесь можно было, осветив фонарем неровный, покрытый угловатыми каменными глыбами пол, найти нечто примечательное.

Всюду валялись раздробленные кости и обломки рогов животных, которые поражали своей тяжестью (будто были налиты свинцом), встречались и настоящие орудия. Но какие необычные! Бруйе не раз доводилось находить здесь мастерски вытесанные из кремня наконечники копий и клинки, острые каменные ножи, заполированные от длительного использования шилья, которыми, очевидно, протыкали шкуры, чтобы сшить из них теплую одежду. Но более всего удивляли гарпуны, вырезанные из кости и рога: острые концы их, а также ряды крючковатых зубьев по сторонам делали эти гарпуны страшным оружием в руках пещерных обитателей.

Но кто и когда мог жить здесь в подземном убежище, тесном, холодном и сыром? Андрэ Бруйе, раздумывая над этим, терялся в догадках. Он и теперь, в который уже раз высвечивая фонарем самые потаенные уголки среднего коридора «шахты», переворачивая камни и разбирая завалы щебня, пытался разгадать главное – что за люди жили здесь в незапамятные времена? А в том, что это была «незапамятная эпоха», нотариус не сомневался, поскольку ни кусочка металла, бронзы или железа ему, несмотря на все старания, найти здесь не удалось. Сомнений не оставалось – пещерные жители еще не умели плавить металл. Да и к чему он им, если они довольствовались оружием и орудиями, изготовленными из кремнистых пород, а также из костей и рогов убитых на охоте животных?

Простота снаряжения и убогость быта обитателей «шахты» не переставала поражать Бруйе, и он в конце концов пришел к убеждению, что в пещере жило, очевидно, одно из племен самого древнего из известных историкам населения Франции – кельтов. Это с ними, примитивными дикарями Галлии, столкнулись в свое время легионы воинственного Цезаря. Но как подтвердить счастливую догадку, чтобы никто в том не сомневался? Следовало, конечно, отыскать нечто определенно кельтское или в крайнем случае римское, допустим монету времен непобедимого консула или меч римского воина.

Все, кажется, было логичным в рассуждениях нотариуса, но и на этот раз, сколь усердно ни ползал он по закоулкам центрального коридора, ему не удалось найти ни сестерция, ни позеленевшего от времени меча или бронзового шлема римского воина, ни срубленных голов аборигенов. Бруйе вновь, в который уже раз, пришлось довольствоваться кельтскими каменными клинками, наконечниками копий, возможно действительно брошенных на пол пещеры в пылу сражений, да невзрачными костями, остатками трапезы пещерных жителей.

Но, как выяснилось вечером того же дня, очередной поход нотариуса в Шаффо оказался все же удачным. После того как Бруйе отмыл собранные в «шахте» кости, а затем, когда они подсохли, начал любовно перебирать их, он обнаружил на шоколадно-коричневой поверхности одного из обломков нечто такое, что заставило его чуть не вскрикнуть от удивления. И немудрено, поскольку ничего подобного среди находок из пещеры в Шаффо ему раньше не попадалось: глубокие, плавные, полные изящества резные линии, четко выделяющиеся вследствие их более темного цвета на гладкой кости, оконтуривали фигуры двух животных, которые стояли рядом и, вытянув шеи вперед, как бы раздумывали перед неведомым препятствием – идти им дальше или повернуть назад? Живость, реализм, ювелирная отделка деталей гравированной композиции поражали. Тончайшая резьба передавала шерсть на теле, причем штрихи здесь наносились так мастерски, что благодаря игре светотени создавалось впечатление объемности отдельных частей фигур.

Предыдущая глава: Интеллектуальный прогресс первобытного человека

Следующая глава: Нотариус Бруйе в кругу творений древних художников