В 1700 г. в Канштате нашли череп человека и, ничтоже сумняшеся, отнесли его ко времени, когда в Европе жили слоны и пещерные медведи. В 1723 г. некий де Жюссье сделал доклад в Парижской академии наук о каменных орудиях аборигенов Канады и Американских островов, а затем осмелился объяснить происхождение камней со следами обработки, которые находят в земле Европы. Его, разумеется, высмеяли, но какой шум наделала напечатанная в 1731 г. в Аугсбурге книга известного своей прилежностью швейцарца Якова Шейхцера «Phisica Sacra», где объявлялось об открытии в Энингене скелета ископаемого человека, уничтоженного, согласно заключению автора, всемирным потопом! Недаром он назвал его Homo diluvii tristis testis – «человек, печальный свидетель потопа», а рисунок находки снабдил назидательными стихами собственного сочинения:

Сей жалкий остов грешника былого Пусть души размягчит отродья злого, Живущего теперь!

Это событие стало достойным завершением ученой деятельности Шейхцера – через два года после выхода в свет книги он умер.

В последующее время не переставали поступать известия об умножении сторонников глубокой древности человека. В 1740 г. француз Магюдель напечатал сочинение, специально посвященное находкам всевозможных каменных орудий. Через 10 лет Эккард из Брауншвейга высказал твердую уверенность в том, что человечество существовало в тот период, когда орудия изготовлялись лишь из камня; что же касается бронзовых и железных инструментов, то они относятся к последующим этапам культуры. В особенности повезло немецкому пастору из Эрлангена Эсперу, который первым нашел кости человека вместе с останками каких-то неведомых ему, но, несомненно, очень древних, давно вымерших животных. Они залегали в одном слое пещеры, открытой в Верхней Франконии недалеко от Муг-гендорфа, и, следовательно, датировались достаточно древним временем. В 1774 г. Эспер обнародовал свои наблюдения и размышления.

Дело, однако, давно уже не ограничивалось выяснением настоящего смысла каменных орудий и костей ископаемых животных. Ученый мир не хотел, судя по всему, знать меры и границ в своих непомерных претензиях на выяснение истин, связанных с появлением на Земле человека. Все началось с совсем, кажется, безобидного – шведский натуралист Карл Линней, разрабатывая классификацию животного мира, написал книгу «Sistema natural»; согласно классификации Линнея, человек и обезьяна входят в одну группу. Но где же это видано, чтобы человек, венец творения, одухотворенный самим создателем, вложившим в него разум и, мало того, придавшим ему свой облик, был поставлен в один ряд с животной тварью, названной к тому же приматом, то есть «князем», «господином», животным первого ранга?! Линней даже осмелился орангутанга назвать священным именем человека – Homo silvestris («лесной человек»). А как прикажете понимать мудреное латинское имя, придуманное Карлом Линнеем для самого человека: Homo sapiens, nosce te ipsum – «человек разумный, познай самого себя»?! Что это – пожелание, наставление, крамольный призыв?

Если призыв, то его наверняка услышал откровенный смутьян и эволюционист Жан Пьер Антуан де Монне де Ла-марк. Во всяком случае, в опубликованной в 1809 г. «Философии зоологии» он осмелился без обиняков объявить о том, что человек мог произойти от наиболее совершенной из обезьян, вроде шимпанзе. Эта порода обезьян широко расселилась по Земле, и поскольку им приходилось сталкиваться с самым разнообразным природным окружением, то необходимость привела их к еще большим изменениям. Усложнение общественной жизни потребовало создания членораздельной речи, так как тех немногих звуков и гримас, которые умела воспроизводить лесная обезьяна, в общении уже не хватало. Речь, по мнению Ламарка, стала одним из важных факторов, ускоривших общественное развитие. Так появились на Земле люди, в значительной мере отличающиеся от своих прародителей-обезьян. Между теми и другими образовалось «как бы незаполненное место».

«Пока незаполненное», – не преминул уточнить сторонник Ламарка Беленштедт. Он высказал мысль о возможности существования неких промежуточных форм, связывающих в нерасторжимую эволюционную цепь человека и предшествующие ему животные формы. Еще не произнесено было знаменитое словосочетание «недостающее звено», но идея эта уже витала над дискуссиями.

Когда же философы сумели выудить главные мысли из сочинений специалистов и облекли их в подобающую форму, повторив идеи об обезьяне-предке и промежуточном звене (П. Гольбах, И. Кант), то все поняли, что дело, пожалуй, зашло слишком далеко. Наконец в спор вмешался один из самых выдающихся членов Академии наук Франции – натуралист Жорж Кювье, создатель популярной теории катастроф, призванной объяснить более вескими, чем у эволюционистов, причинами смену и обновление органического мира планеты.

Предыдущая глава: Кости северного оленя

Следующая глава: Кости ископаемого человека