Первобытные люди и не старались себя утруждать особо тщательной отделкой скульптур: «Странная форма камня в его естественном виде поражала допотопного изготовителя так же, как она поражает сегодня, вызывая желание завершить начатое природой дело. Какой-нибудь изгиб, ямка или цветовое пятно, выделяющееся на фоне камня и похожее на глаз, могли служить ему отправной точкой. Контраст оттенков или сходство с глазом и явились причиной того, что он изобразил голову или всю фигуру животного. А этот глаз, вызвавший мысль о создании фигуры, определил общий вид скульптуры». При оценке подобного рода находок Буше де Перта более уже не волновал вопрос доказательства искусственности сколов на «допотопных камнях»: «...трудность на данном этапе связана не столько с вопросом самой обработки, сколько с вопросом о ее цели. Да, камень обработан, но зачем его обрабатывали? Хотели или не хотели сделать из него фигуру? На это ответят факты».

Буше де Перт представил их в изобилии: это были описания и рисунки «символических фигур» – скульптур вымерших животных. Вот изображение слона, особо ценное потому, что первоначальная форма заготовки из черного кремня в данном случае «не играла никакой роли. Она обработана во всех своих частях. Здесь все сделал изготовитель. С помощью отделения чешуек, произведенного во всех направлениях, получены контуры животного типа мастодонта». Таких фигур, в том числе напоминающих и мамонтов, Буше де Перт нашел несколько, и они «до такой степени сходны, что можно подумать, вышли из одной формы. В других, при всех различиях в обработке, распознается единый план. Это не всегда один тип, но видно, что цель одна». Серийность оказалась характерной также для фигур бизона и буйвола. Хорошо распознавались также «многие виды тюленей. Одна из скульптур изготовлена из рыжего роговидного кремня. Этот предмет, обработанный путем удаления неправильных отщепов и острый по всем краям, можно было бы считать ножом. Но если смотреть сбоку, он похож на морского льва: морда и грива очень реалистичны». Первооткрыватель «допотопного искусства» обратил также внимание на поразительно сходные друг с другом скульптурки летящих птиц с сильно вытянутыми шеями, очевидно лебеди или гагары.

В заключении же этой самой крамольной из глав Буше де Перт прямо призвал к бунту против Академии, прельщая легковерных соблазнительными перспективами. А как иначе можно расценить такие вот строки? «Эти описания можно было бы продолжить, но я останавливаюсь. С тем, чтобы призвать археологов и вообще всех друзей истины приступить к исследованиям. То, что сказал я, – это лишь данные, которые станут доказательством, только когда каждый установит их гочность. И тогда, я не сомневаюсь в »том, они будут подтверждены новыми открытиями. Отдельный факт – это нередко лишь указание. Разумеется, здесь их не один, но они локальные, а локальность может оказаться исключением. А поскольку мы не стремимся ни к такому исключению, ни к локльной истине, я прошу исследователей всех стран заняться изучением допотопных пластов, доступных им. Если они проявят в этом настойчивость, могу заверить, что их усилия не будут бесплодными и что рано или поздно они увидят то, что увидел я, и найдут то, что нашел я».

Но ради чего, спрашивается, археологи должны заниматься столь сомнительным по результатам делом? Чтобы понять важность таких исследований, нужно было ответить на главный вопрос, поставленный Буше де Пертом: если каменная индустрия была жизненно необходима для «Человека Природы», ибо давала в руки его орудия охоты, собирательства и домашней работы, то для чего ему потребовались скульптуры? Следовало без околичностей провозгласить трудно укладывающееся в сознании – речь шла об искусстве «допотопной эпохи»! Раздумывая над этим, Буше де Перт не без смущения признался: «Здесь мы долго колебались». Ведь «искусство выходит за пределы насущных потребностей: искусство – излишество».

Выход, однако, после мучительных размышлений был найден, и он потряс Эли де Бомона: «Мы не поверили бы в этот вкус к искусству, – писал Буше де Перт, – если бы у этого человека не было его культа. Любой религиозный народ видел идеал. А идеал – это искусство. Как только человек подумал о божестве, он захотел видеть его образ. И если он не видел его во внешних предметах, то искал в себе самом или в своем сердце. И то, что подсказывало ему его воображение, рука пыталась выразить. Именно так с первой молитвой был задуман первый идол».

Странное, однако, «божество» подсказало «Человеку Природы» его воображение – судя по описанным Буше де Пертом скульптурам, то был, выходит, сам же этот «допотопный человек» и, что уже совсем не укладывалось в сознании добропорядочного христианина, – слоны, носороги, мамонты, бизоны, лошади, орлы, змеи и прочая животная тварь, ползающая, летающая и плавающая. Кажется, аббевилец настолько увлекся «допотопными древностями», что запамятовал, с кем ему по такому деликатному сюжету придется иметь дело. В первую голову, разумеется, не с долготерпеливыми «бессмертными» Академии, а с католической церковью, которая в прошлые века многократно давала понять склонным к вольнодумству, что в вопросах веры шутить не намерена.

Предыдущая глава: Фигуры из кремня

Следующая глава: Человеком двигала духовная необходимость