Такой опытный исследователь, как Хью Фальконер, мог бы, пожалуй, помочь ответить на эти вопросы. Но тут возникла ситуация куда более интригующая: древний художник выгравировал на пластине бивня не слона, которого Цезарь и первые императоры Рима знавали не понаслышке, а куда более экзотическое животное «допотопной эпохи» – мамонта. Он конечно же мог жить лишь в одно время с «Человеком Природы», ибо никто в эпоху античности (да и значительно более древних периодов письменной истории) не мог видеть мамонта, а значит, и отобразить в гравюре его облик. Лартэ, Фальконер и де Верно превосходно знали историю знакомства ученого мира с необычным слоном, покрытым шерстью. Еще в конце XVIII в. о его существовании никто не подозревал, и потому напрасно искать мамонта в знаменитой систематике животного мира, разработанной великим Карлом Линнеем.

Первые известия о волосатом слоне, с огромными, круто изогнутыми клыками, – «маммонтаковасте» – доставили в Европу сосланные в Сибирь солдаты и офицеры армии Карла XII, разбитой Петром I под Полтавой. В 1722 г. ротмистр барон Кагг привез из Сибири рисунок этого чудища, выполненный Таббертом фон Стралленбергом. Тогда же стало известно, что превосходно сохранившиеся гиганты с длинной и жесткой, коричневого цвета шерстью по всему телу встречаются на крайнем севере Азии только лишь мертвыми и как бы впаянными в глыбы льда или скованную холодом, вечно мерзлую землю. Первым естествоиспытателем, который воочию увидел «маммонтаковасте», стал Иоганн Готлиб Мессершмидт, посланный в Сибирь Петром I с целью разузнать об этом животном, а также разведать природные богатства дальних российских земель. Замерзшее животное было обнаружено на берегу Индигирки. Через 75 лет (в 1799 г.) тунгус Осип Шумахов нашел в устье Лены тело еще одного мамонта. Торговец бивнями волосатого слона Болтунов, оказавшись в том месте через 2 года, когда животное начало вытаивать из мерзлоты, нарисовал его и послал рисунок в Петербург. Отсюда изображение попало в Геттинген к крупнейшему немецкому зоологу Иоганну Фридриху Блюменбаху, а от него в Париж – к самому Кювье! Тот и другой пришли к однозначному выводу: Шумахов нашел «допотопного слона», который сохранился благодаря вечной мерзлоте. Животное с тех пор стали именовать мамонтом.

Рисунок Болтунова бесценен для истории науки, но разве можно его сравнить с гравюрой полного жизни «французского мамонта» на пластинах бивня из Ля Мадлен? Эдуарду Лартэ доставляло удовольствие вновь и вновь восстанавливать в памяти обстоятельства происшествия, последствия которого для науки трудно было переоценить. Итак, рабочий сначала передал ему пять разломанных пластинок бивня мамонта, а он, привычно сопоставив их друг с другом, сложил затем обломки вместе. Гравированные линии были не беспорядочны. Они очерчивали нечто вроде фигуры животного, но какого – Лартэ никак не мог понять. Опасаясь, не воспримет ли гость его предположение как беспочвенную фантазию, он передал пластинку Фальконеру. Однако тот спокойно подтвердил правоту Лартэ, а затем (вот он, опытный глаз палеонтолога!) обратил его внимание на характерную подтреугольную, с крутым лбом голову животного. Такой, конечно, могла быть лишь голова слона, с хоботом, опущенным вниз. А плавно изогнутые линии не что другое, как бивни. Потом Фальконер указал на пучки и полосы тонких извилистых линий, расположенных поперек тела животного. Эти линии изображали шерсть. Она покрывала тело гиганта и свисала клочьями с его шеи и брюха. Пучки густых волос размещались и в верхней части хобота, хотя конец его оставался голым. Значит, это было изображение слона не обычного, а ледниковой эпохи северной гемисферы, иначе говоря, мамонта, обитателя, как полагали, только лишь скованной морозами Сибири. Фигура животного была полна ярости – кажется, он готовился сразиться с врагом, но с кем – из-за недостающей части пластины оставалось неясно.

Открытие гравюры мамонта не без оснований виделось событием эпохальным. Недаром один из исследователей первобытного искусства, Франсуа Бурдье, оценил его позже в таких сильных словах: «Отныне надо было быть злонамеренным и недобросовестным, чтобы осмелиться утверждать (а это еще имело место в некоторых кругах), что человек не был современником исчезнувших крупных млекопитающих и не существовал за пределами 6000 лет библейской хронологии». Неведомый художник удостоверял своей гравюрой, что жил в одно время с мамонтом. В тот майский день разговоры археологов не отходили от сюжета гравюры. Ее обсуждали на все лады, а Лартэ, торжествуя в душе, досадливо отмахивался и говорил, что, собственно, это открытие не добавляет ничего принципиально нового для понимания теперь в общем-то ясной проблемы – человек конечно же был современником вымерших животных.

Однако Лартэ на сей раз лукавил, втайне со всей ясностью отдавая себе отчет, насколько сильное оружие вложено теперь в его руки. И потому принял решение не спешить с публикацией, чтобы не скомпрометировать великую находку.

Предыдущая глава: Рога северного оленя помогут науке

Следующая глава: Гравюра мамонта из пещеры Ля Мадлен