Человек ледникового времени равен в искусстве современному европейцу!! Но это же скандал!

Хосе Ортега-и-Гассет

Гравюра мамонта из Ля Мадлен была представлена на обозрение ведущим в археологии специалистам и экспертам. Мастерски склеенные обломки пластины бивня с пристрастием рассматривали Катрфаж, Лонперье, Жуане, аббат Одьерн и, наконец, сам мистер Фрэнке, директор Лондонского общества антикваров. Вернисаж, к счастью, обошелся без бурных эксцессов, которых более всего опасался предельно осторожный Лартэ, не склонный (в отличие от всегда готового к острым перепалкам Буше де Перта) вступать в баталии. Лартэ приготовил копии уникальной гравюры и послал запросы в учреждения, призванные по своему предназначению интересоваться подобного рода находками. И снова удача – Британский музей, Парижский музей естественной истории и Венский естественноисторический музей выразили желание заполучить для своих выставок «экзотический экспонат». Можно было без опасений двигаться дальше, и Лартэ разослал в самые известные музеи Европы образцы слоя, в котором в Ля Мадлен залегали каменные инструменты, кости вымерших животных и пластина бивня с гравюрой мамонта. Теперь, когда никто из самых взыскательных критиков уже, кажется, не мог ни к чему придраться, настала пора объявить об открытии официально, в печати, что и было сделано. Лартэ более чем через год после открытия в Ля Мадлен решился наконец написать сообщение о находке и осенью 1865 г. направил его в Академию наук, которая четыре года назад отвергла его сочинение «О геологическом возрасте человека в Западной Европе». Многое же, очевидно, с тех пор переменилось, если полученный в Париже текст Лартэ был 21 августа зачитан в качестве доклада на заседании Академии, а через некоторое время напечатан в ее самом престижном издании – «Comptes rendus» за 1865 г. Академии теперь приходилось считаться с Лартэ. В частности, невозможно было игнорировать отзыв о его работах выдающегося английского геолога Чарлза Лайеля, поддержавшего в свое время Буше де Перта. В опубликованном в 1864 г. в Париже переводе знаменитой книги «L'anciennete de I'Homme» Лайель писал: «Я имею честь сообщить, что, изучив материалы Эдуарда Лартэ, я не вижу более возможности сомневаться в справедливости сделанных им заключений».

И все же гравюры и скульптуры в каменных убежищах «допотопного человека» не могли не смущать археологов вследствие одного деликатного обстоятельства: если им удалось открыть и подтвердить «допотопный» возраст первобытного человека, если культура его, судя по грубо оббитым камням, действительно необычайно низка, то как в таком случае объяснить, что столь отсталые существа оказались способными создать с помощью незамысловатых кремневых резцов такие совершенные образцы искусства? Быт пещерных жителей, каким его раскрывали раскопки, в самом деле отличался ужасающей примитивностью. В сложенных из камней убогих очагах, а то и просто в ямках эти дикие «люди природы» разжигали огонь, чтобы приготовить нехитрую трапезу. Они жадно пожирали едва поджаренное мясо, дробили в мелкие куски трубчатые кости животных, чтобы полакомиться мозгом. Когда наступала ночь, здесь же, среди догнивающих остатков пищи, расстилались грязные шкуры, и вся группа троглодитов, сбившись в кучу, заваливалась спать, восстанавливая силы для очередного, полного бесчисленных забот дня. Велика ли была надежда на успех при охоте на быстроногих животных, вроде горных козлов или лошадей, а тем более толстокожих носорогов и мамонтов, если охотник каменного века был вооружен лишь копьем или дротиком с каменным наконечником да кремневым ножом? Можно представить, сколько времени затрачивали охотники и к каким изощренным уловкам им приходилось прибегать, чтобы забить таких животных. До искусства ли было им, вечно занятым главной заботой – добыть пропитание?

Все, что было известно о древнекаменном веке в 60-е годы прошлого столетия, буквально восставало против принятия искусства в качестве неотъемлемой части культуры людей, живших во времена, давность которых трудно было даже вообразить. Дикость этих неожиданно появившихся на свет божий «родственничков» не поддавалась описанию, вызывая порой при знакомстве с подробностями их быта брезгливость. И вот когда скрепя сердце пришлось признать, что нечто такое в родословной человека все же было, как миру преподносят очередной сюрприз: оказывается, эти дикари были способны к художественному творчеству. Их произведения могут, видите ли, посрамить немало современных служителей искусства! Не пора ли охладить не в меру разыгравшееся воображение археологов?

Охлаждать воображение не пришлось. Напротив, возникла настоятельная потребность подогреть его у некоторых ученых мужей, чтобы они смогли наконец понять, что произошло. А случилось действительно нечто фантастическое, на первый взгляд невозможное – людям открылись живые картины давно ушедшего в небытие мира, о котором несколько лет назад никто из живших на Земле не имел ни малейшего понятия. Эдуард Лартэ и его ближайшие коллеги воскресили мир забытый, наглухо заваленный многометровыми пластами глины, скрытый от любопытных глаз под обвалами каменных глыб, запрятанный под темными сводами пещер и гротов. И этот мир заговорил теперь языком искусства – гравюрами на камне, кости и poге, барельефами и скульптурами. Мир предков стал осязаемым, реальным, проступившим из мрака тысячелетий в подробностях, которые, казалось, не должны были сохраниться ни при каких обстоятельствах.

Предыдущая глава: Чем отличается мамонт от слона

Следующая глава: Первобытное искусство на стенах гротов и пещер