Возведение случая в ранг метода

Эксцентрик Руссель возвел в ранг метода случай: он выбирал фразу, придумывал ее омофон (такую же по звучанию, но иную по смыслу фразу), делал первую началом истории, а вторую — ее завершением, а затем сочинял связывающее их повествование. Письмо, таким образом, становилось подобием нефункциональной машины. «Руссель указал мне путь», — говорил позднее Дюшан, имея в виду не только омофонные каламбуры и нефункциональную машинерию «роторельефов», но и самые разные свои изобретения, объединяющие случай и выбор, произвольное и заранее заданное. Эти изобретения — как, например, механические рисунки и реди-мейды — подвергали радикальному сомнению конвенциональные представления об искусстве и художнике. Это были, как заметил однажды Дюшан, «произведения искусства без художника, который бы их сделал».

В этом отношении особенно покаэательны два случая. В 1911 году Дюшан написал «разломанную» кофемолку; ее «чертежный вид», вспоминал он впоследствии, «привел меня к мысли, что я могу избежать любого контакта с традиционной изобразительной живописью». Затем в 1912 году в Салоне воздухоплавания Дюшан заявил своему другу скульптору Константину Бранкузи: «Живопись кончилась. Сможет ли кто-нибудь создать что-то лучшее, чем этот пропеллер? Скажи, ты сможешь?»

Выбираете новую мебель в дом? Моно шкаф купе заказать в москве недорого в интернет-магазине Престиж - Купе. Соотношение цены и качества вас приятно удивит.

Однако это не было поддержкой еще не возникшего машинного искусства: те машины, что интересовали Дюшана, были нефункциональными фигурами неудовлетворенного желания (вроде тех, что населяют его «Новобрачную, раздетую собственными холостяками», также известную как «Большое стекло», 1915-1923). Этот вопрос указывает на проблемы, которые Дюшан вскоре поднял своими работами. Как соотносятся утилитарные и эстетические объекты, предметы потребления и искусство? Может ли картина быть анонимной, Реди-мейд, возможно, сильнее, чем любая другая художественная форма, обнажил сложные отношения искусства и рынка. С одной стороны, наделение объекта (даже, как показал Дюшан, объекта массового производства, подобного писсуару) эстетической ценностью способно радикально поднять его цену в соответствии с новым статусом. С другой стороны, покупка и продажа дорогих произведений искусства ничем не отличается от торговли любыми другими предметами роскоши, что понижает их (эстетическую) ценность до уровня объектов потребления. Авангард оказался, таким образом, заложником бесконечного соперничества с логикой капитала, которую он намеревался разоблачить.