При раскопках удалось также обнаружить составные инструменты – каменные лезвия вставлялись в полые костяные рукоятки, которые «украшались рисунками или рядами линий». На отдельных костях резные линии размещались бессистемно, но иногда они образовывали сетчатый узор. Глубоко прорезанные канавки позволяли представить каменные инструменты, посредством которых наносились на кость разного рода знаки. Это были, как утверждал Буше де Перт, орудия, «подобные резцам токарей и рубанкам столяров». Последнее означало, что «изобретения, часть которых мы приписываем себе, весьма давние». А далее следовал восторженный пассаж: «Таковы были первоначальные орудия, отправная точка тех орудий, которые помогли Праксителю, Микеланджело, а затем и всем нашим великим художникам создать их шедевры. Но сколько же веков, сколько революций, сколько миллиардов людей стоят между первыми и последними!.. И если аплодируют с полным на то основанием ученому-натуралисту, занимающемуся анализом какого-либо растения, червя или насекомого, то почему же не сделать то же самое в отношении человека тех времен, когда он был лишь интеллектуальным эмбрионом...»

Но к чему вдруг такая скромность в оценках способностей «Человека Природы»? Какой же он «интеллектуальный эмбрион», если, как можно понять, легко составлял группы насечек, кратные 10 от 20 до 50; если на разных по величине костях оставлял почему-то одно и то же количество нарезок – 25, хотя свободное пространство, действуй дикарь необдуманно, позволяло увеличить это число, к которому он питал отчего-то особое пристрастие; если поверхность костей перед нанесением знаков специально заглаживалась, что означало особое отношение дикаря к этим загадочным предметам?

Как оценивал все эти насечки сам Буше де Перт? А вот как: «орудия меры» (уж не линейки ли?!), «счета оплаты», «залог долга» (это, надо полагать, на костях, где стертые линии означали погашение взятого взаймы?!), «гарантия собственности» (ну прямо-таки «допотопный» Гобсек!), «отметки маркирования», «знаки счета», «числа посвящения» («число 3 на это указывает») и, наконец, «метки на память», «вроде тех, которыми пользуются наши булочники». На этом месте Эли де Бомон не выдержал и со всей силы стукнул ладонью по столу, затем с яростью захлопнул книгу, лишив себя тем самым возможности узнать, что «Человек Природы», судя по фигурным костям, обладал «разного рода печатями, которые прикладывались к мягкому веществу или намазывались краской», и «одно уже это могло бы указать на то, что у людей того времени было какое-то письмо». Вот так, начав с безобидного утверждения, что древняя глиняная посуда стала «отправной точкой труда формовщика и художника», дольмены – «труда архитектора», а «подобия каменных фигур» из «допотопных слоев» Соммы – скульптора, аббевильский фантазер осмелился усмотреть в простых черточках на костях «отправную точку» математики, а за каменными скульптурами – «восприятие солнца, луны, звезд, деревьев и животных». Ну, нет, очередная выходка Буше де Перта даром ему не пройдет. Он дорого поплатится за свои «математические» проделки!

На следующий же год после издания II тома «Кельтских и допотопных древностей» Общество исследователей старины Пикардии на конгрессе в Лионе объявило находки из Аббевиля «не имеющим ценности хламом». Буше де Перт ответил сначала резко и рассерженно, но затем обреченно подвел итоги своей борьбы: «Я стою против огромной стены, против огромной одушевленной стены, имя которой Академия и Институт Франции». Последний был учреждением, которое с начала века считалось ведущим в стране центром по науке и искусству и где в угоду теории Кювье ничего не хотели слышать об открытиях в Аббевиле.

Безнадежность ситуации усугублялась еще и тем, что «одушевленная стена» была не одна. Буше де Перту с такой же яростью противостояла другая «стена» – церковная. Святые отцы просто зашлись в негодовании, когда узнали, что «Человек Природы» был, видите ли, художником и чуть ли не натурфилософом. Церковь не в первый раз пыталась наставить на путь истинный тех, у кого при открытии предметов искусства в древних слоях появлялись крамольные мысли о том, что первым людям Земли не было чуждо чувство прекрасного, а их мышлению – стремление проникнуть в тайны природы. Так, в 1822 г. чуть было не стал еретиком преподобный Баклэнд, который в свободное от служебных обязанностей время усердно занимался раскопками пещер Англии. Тогда он в гроте Пейвилэнд нашел захоронение человека, густо засыпанного кроваво-красной охрой, что и позволило ему окрестить невесть когда отошедшее в мир иной существо «Красной дамой». Баклэнд не сомневался в точности определения пола – как же иначе объяснить то обстоятельство, что в захоронении на бренных останках лежали «браслеты, раковины морских моллюсков, подвески и пластинки с черточками»? Самым, однако, неожиданным оказалось для преподобного то обстоятельство, что все эти вещи были изготовлены из слоновой кости! В пещере был найден также бивень слона. Баклэнд, рассказывая об открытии, дал ясно понять слушателям и читателям, что все предметы, сопровождающие «Красную даму», как, разумеется, и она сама, «относятся к очень отдаленной древности, поскольку слоны, как, впрочем, и носороги, гиены, северные олени и пещерные медведи, могли жить в Англии лишь во времена «до Адама». Их ведь уничтожил всемирный потоп.

Предыдущая глава: Кто сделал царапины на поверхности костей

Следующая глава: Одушевленная стена таки рухнула